Артем Махнач — фельдшер общей практики — специалист широкого профиля с сертификатом лечебного отдела, который может работать терапевтом на участке, в поликлинике, на скорой помощи. Разносторонний специалист, который выполняет широкий спектр медицинских задач. Здесь, в родной Ленинградской области, Артем работает на станции скорой помощи в Новой Ладоге и выезжает по неотложным вызовам.
Недавно фельдшер вернулся из зоны специальной военной операции, где провел две недели в качестве врача общей практики в одном из прифронтовых госпиталей. Артем отправился в Донбасс спасать жизни и лечить недуги наших защитников по предложению Комитета по здравоохранению Ленинградской области.
Пресс-службе «Ленинградского рубежа» удалось пообщаться с врачом и взять интервью о работе здесь и в зоне боевых действий. Что повлияло на решение Артема отправиться в прифронтовой госпиталь, какие задачи перед ним стояли, сколько человек прошло через руки молодого фельдшера и чем отличается работа в мирной Ленобласти от работы рядом с полем боя — в нашем большом интервью.
— Как проходит обычный день врача скорой помощи? С чего он начинается, какие задачи поступают?
— Мы приходим в 8 утра на смену. Отпускаем предыдущую смену, принимаем количество вызовов, которое у них было. Коллеги описывают наиболее сложные случаи. И мы заступаем на дежурство: с 8 утра диспетчер может нам позвонить, передать вызов, и мы едем.
— Сколько в среднем занимает один выезд к пациенту, его транспортировка до больницы?
— Зависит от местоположения больного. У нас радиус обслуживания немалый — четыре-пять деревень и город Новая Ладога на одну машину. Если мы везем пациента в Волхов, это занимаем примерно 45-50 минут в зависимости от дороги. До нашей больницы в Новой Ладоге — минут 20-30, может быть, поменьше.
— Сколько бывает пациентов за день?
— Бывает от пяти-шести, до 25 человек, а то и больше. В зависимости от эпидемической ситуации. Если проходит какой-то масштабный праздник, увеличивается риск травм. Когда все спокойно, в среднем 15 вызовов.
— Был ли у Вас какой-то случай, который запомнился больше всего?
— Это было давно, больше пяти лет назад. Я тогда практиковался. Во второй половине дня нам поступил вызов: было ДТП, за мостом произошла страшная авария без выживших. Мы приехали и увидели перевернувшуюся машину, ее практически напополам разорвало. Под ней лежали части тел. Второй водитель, виновник ДТП, находился в машине подальше и был мертвым. Только по документам мы смогли понять, что под машиной находились тела двух 14-летних девочек и их дедушки. Эта авария отложила серьезный отпечаток в голове и помогла выстроить преграду, чтобы не пропускать через себя все тяжелые случаи. Иначе просто не сможешь работать. Этот случай запомнился на всю жизнь, в дальнейшем он повлиял на меня как на сформировавшегося специалиста. С тех пор я стараюсь относится к подобным вещам профессионально, с холодным разумом.
Был и другой случай. Тогда я работал один в бригаде. У меня был вызов к мужчине с низким давлением. Я приехал и увидел: лежит человек в возрасте 70-75 лет, двигаются только глаза, ничего мне не отвечает. Он никак не реагировал на обращаемую речь, никак не пытался ответить, никаких не было попыток сделать какие-либо телесные движения. Просто лежит и смотрит глазами в потолок. Да, давление действительно было очень низким. Я снимаю кардиограмму в надежде, что она мне что-то скажет. Иной раз электрокардиограмма может сказать намного больше, чем сам больной, даже который может разговаривать. ЭКГ — это просто азбука организма, которая может очень сильно помочь. Но в тот раз она ничего мне не сказала. Я вижу нормограмму по всем параметрам, никаких изменений там нет. Показатели сахара тоже были в норме. Внук сказал, что мужчина употреблял алкоголь. Я ставлю пациенту катетер, обеспечиваю доступ к вене. Начинаю просто прокапывать физраствор с добавлением в него ампулы адреналина, потому что сердечные тоны глухие, сам он тяжелый, мне абсолютно непонятно, что с ним происходит.
Пока мы ехали в приемный покой, мужчина уже начал зевать по дороге. Начал потихоньку шевелить верхними конечностями. В этот момент я понимаю, что этот камень небольшого ужаса с души отпускает. Я вижу, что человек приходит в себя, ему легче. Уже в приемном покое он начал приходить в себя. На КТ головной мозг был абсолютно чистый, на КТ грудной клетки — тоже все чисто. Мы с реаниматологами друг на друга смотрим и не понимаем, что же с ним произошло, что его ввело в такое состояние. Никто так и не смог узнать, что же с ним было. Это меня удивило, поразило, и я до сих пор гадаю, что это было вообще. Но мужчина вернулся к обычный жизни, недавно я его видел — ходит в магазин. Дай Бог долгих лет, чтобы больше такого не было.
— Как Вы пришли к тому, что решили поехать в зону специальной военной операции? Что Вас мотивировало на это?
— Поступило предложение от Комитета по здравоохранению: из Ленинградской области нужны два человека. Я особо долго не думал. Решил, почему бы себя не проверить, почему бы не получить новые знания, опыт. И я поехал. Да, было не по себе, было страшновато. Любому бы человеку было страшно, но я поехал, мне было интересно. Мне хотелось себя проверить. Хотел вложиться немножечко в это общее дело.
— Как к Вашему решению отнеслись Ваши близкие, родственники, друзья, семья?
— Естественно, они отнеслись сначала с немного негативными эмоциями. Естественно, им страшно — едет близкий человек, все таки это зона СВО. Отнеслись с небольшим страхом, с некой паникой даже, настроение у них испортилось. Но потом, когда я со всеми половил, они сказали, что уважают мой выбор. Отнеслись с пониманием, сказали: решил, значит отправляйся.
— Чем Вы занимались в зоне СВО? Какие перед Вами стояли задачи?
— По прибытии нас сразу отвезли на небольшую экскурсию в прифронтовой госпиталь и показали основные фронта работ. Была работа с терапевтическим контингентом раненых и пострадавших и работа с хирургическим профилем. Я работал по 12 часов. Первые шесть часов я вел прием терапевтических больных, то есть, это больные с соматическими заболеваниями — те же пневмонии, потому что там очень сильно промозгло, ветрено, и очень много людей болеют с осложнениями на легкие, почки. Соматики ничуть не меньше, чем травматологии. Вторую половину дня я работал в перевязочном кабинете, там же небольшая операционная. Ассистировал при проведении операций различного профиля. В основном, было извлечение осколков, ушивание некоторых ран. Вот так проходили эти 12 часов — с 8 утра до 8 вечера мы работали на два фронта. Поступлений было много, мы принимали до 100 человек за это время.
— Наверное, точную цифру будет сложно назвать, но попробуйте приблизительно озвучить: сколько человек Вам удалось спасти, сколько людей прошли через Ваши руки?
— Я, конечно, не считал. Думаю, что за две недели только через мои руки прошло около 1000 человек. Много было поступлений, много было пациентов.
— Я могу предположить, что для работы с пациентом, для лечения больного нужна концентрация. Необходимо всегда держать фокус внимания на работе. Как это удается сделать в такой обстановке: в прифронтовом госпитале с множеством раненых?
— Когда ты видишь, что поступает пациент в тяжелом состоянии, у тебя мозг просто переключается в другой режим работы. У тебя отключается окружение, которое находится рядом, отключаются лишние мысли. Ты просто занимаешься пациентом, сосредотачиваешься автоматически. У тебя просто переключается режим сам по себе, это запрограммировано у людей, которые работают в экстренных службах. У нас есть хорошая поговорка: "спеши медленно". Паника и трясучка ни к чему хорошему не приведут. Холодный разум, горячее сердце, и вперед!
— Был ли какой-то случай уже при работе в зоне спецоперации, который Вам больше всего запомнился?
— Был тяжелый пациент с инфекционно-токсическим шоком. Он очень долго ходил с температурой 38-39, мы давали ему жаропонижающие препараты. Он просто ждал эвакуации. В один момент он резко впал в инфекционно-токсический шок. К нему подошли, а он весь бледный лежит, практически без сознания. Пришлось действовать очень быстро и бегом отправлять человека на эвакуацию в срочном порядке, потому что началось состояние, угрожающее жизни.
Был случай с обморожением нижних конечностей третьей степени с некротизацией костной составляющей до середины стопы. Очень запущенный случай, это уже инвалидизация стопроцентная. Очень жаль, что обратились уже на такой стадии. Могло быть по-другому, если бы пораньше обратились с этой проблемой.
Пострадавшие в основном поступали с осколочными ранениями. Все эти ранения такого характера, что они внезапные — это атака с воздуха даже тогда, когда солдаты не подозревают. Просто внезапная атака, война исподтишка. За две недели работы у меня было только одно пулевое ранение, и то касательное. То есть, огнестрельных я толком не видел. Война исключительно с применением иновационной техники — это действительно война исподтишка в какой-то степени.
— Помимо ощущения безопасности, чем работа в Ленинградской области отличается от работы в зоне СВО?
— На второй неделе в зоне СВО я начал себя чувствовать так, будто до этого у меня другой жизни никогда не было. Там просто другой мир. Это два разных параллельных мира. Когда работаешь в зоне СВО, ты понимаешь, что ты действительно что-то делаешь. Ты включаешь голову по-полной и практикуешь свои навыки. Ты там живешь, тебя это затягивает, и ты буквально за недели забываешь жизнь, которая у тебя была до этого.
Режим работы, ритм работы и темп работы — все отличается. Там все по факту: больные с тяжелым состоянием, пневмонию приходится лечить антибиотиками внутримышечно, а то и внутривенно, травмы и осколочные ранения — само по себе тяжелое состояние.
— Было ли у Вас желание снова отправиться в зону СВО и продолжить там работу?
— Да, такие мысли у меня были и не раз. Но мы договорились с коллегой, с которым ездили, что отправимся только вместе.
Посмотреть интервью с Артемом можно нашем канале Rutube по ссылке.